Диалоги в отсутствии собеседника
(1999 - 2001)
Пугаясь ярости прибоя

Пугаясь ярости прибоя,

Боясь стихии летних дней,

Забыв о поисках покоя,

Стою над синим морем дней.

 

Внимая говору пророков

И одиноких средь толпы,

Я слышу проповедь пороков,

Громящих общества столпы.

 

А небеса – обитель Бога.

И дом – жилище для семьи.

И, в общем, истин ведь не много

Под крышей утренней зари.

 

И есть система мирозданья,

Не мной рожденная давно.

И есть причины ожиданий,

А цель и средства – суть одно.

 

И есть любовь рожденных в полночь,

А есть война рожденных днем.

Есть сладость дня, победы горечь

И дерзость с внутренним огнем.

 

Есть близкий мир, живущих хлебом.

Есть тонкий мир живущих сном,

Сюжет пресыщенности небом

В романах тех, кто нам знаком.

 

В роду людей есть сотни мнений

О том, как наш устроен свет.

Мое чело – в тени сомнений,

У Божества их вовсе нет.

 

Молитвы пламя догорает,

А с ним покой обычных дней.

Тех, кто ошибся покарает

Господь, чей меч в руке моей.

Согну лед

Согну лед

Рукой сильной.

Сожру мед,

Не мне предназначенный.

 

Отрыгну то,

Чему вы учили.

Сожгу книгу

В час обозначенный.

 

Вы хотели видеть

Мою силу?

Вы так всегда

Меня побуждали к ней?!

 

Ну что ж, взгляните

На то, что разбужено.

Что вышло из тени

Или из мира теней!

 

Зачем вы,

Располагая мной,

Все время тыкали

В мое несовершенство?

 

Вот так глупо

Поймете теперь,

С кем, общаясь, вы

Испытывали блаженство!

 

С тем, кто был

Моей тенью

Только вчера, но

Не с тем естественно,

 

С кем, повстречавшись

Сегодня зря,

Вы затеяли разговор

О банальности местности.

 

И вы падете ниц в ужасе

И пронесутся

Перед вами эпизоды жизни

И сожаления.

 

Но я обману вас,

Обманувшихся, и в небеса

Умчусь соколом

В одно мгновение

Как искра огня…

Не вспоминайте меня!

CONFITEOR*

Ты знал, могучий гений слова,

Что я возникну средь степей,

Средь гор, на голове с венцом терновым —

Поэт, сломавший звон цепей.

 

Ты – гений Пушкин незабвенный,

Ты – символ русских, символ трона

И жизни эстетичной, томной,

Величия земных богов,

 

Ты – Лермонтов, мой страстный ангел,

Погибший рыцарь, символ снов,

Блуждающий среди бесстрастных

И окрыляющих оков,

 

И ты Есенин, символ боли,

Погибший скромно, глупо, больно,

И порождающий невольно

Ужасный вывод бренных слов.

 

И ты – великий, нежный Блок,

Что в революции не смог

Увидеть смерть и боль лишений

И диктатуру превращений.

 

О Вы, великие поэты!

Простите мне мой страстный слог,

Где рифмы я сложить не мог,

Где стихотворности приметы

 

Лишь возникают средь мгновенья

Чудесных символов сраженья

Простых эмоций степняка.

Я, знающий наверняка,

 

Что слог без ямбов и хореев,

В ветрах степных гипербореев

Нарушен и, избитый в кровь,

Не предавая лишь любовь,

 

Звенит симфонией вины,

Мой глупый стих среди весны.

Звучит, как бремя нарушений

Стихов великих дерзновений.

 

Прости меня, о русский стих,

В сознании вины притих

Твой беглый сын, мечта изгоев,

Варяг глаголов и законов.

 

Литературные иконы

Под негой Бога родились,

С эпохой зла переплелись

И создали в ноктюрне сна

 

Все то, на что обречена

Поэзия сынов господних,

Смешавших бремя преисподней

Со временем, презревшим стыд.

 

Но слава ангелов вскипит,

Восстанет, выплывет, взлетит!

И вновь забытый всеми демон

Перо и шпагу окропит

 

Той самой кровью, что тогда,

Когда священная вода

Вдруг стала гением души.

И те бесстрастные гроши,

 

Что нам священники вручили

И кровью Бога окропили,

Мы прокляли под властью грез

Во имя трона и берез,

 

Во имя древних смутных дней,

Во имя княжеских коней,

Во имя Родины рабов

И стариков предсмертных слов.

 

О Вы! Великие творцы!

Так почитаемые ныне,

Когда стремлений пыл остынет,

Когда нас проклянут отцы,

 

Тогда лишь, на Суде Великом,

Вы стих мой втопчете во прах,

Тогда лишь я низвергнусь ликом,

Убит презрением в очах

 

Великих гениев России,

Отвергнувших мой дерзкий слог,

Что ж, лучше я создать не мог

В отсутствии стиха Мессии…

 

И дьявол, тайно торжествуя,

Швырнет мне на главу венок….

 

Но почему-то Маяковский,

Смеясь, меня толкает в бок.

_____________________________________________

*Confiteor (лат.) – «исповедую» молитва перед исповедью

Ну и что, что грустно

Ну и что, что грустно.

Ну что, что пессимизм…

Вы хотите сказать, что лучше

Верить в мировой капитализм?!

 

Вы хотите сказать, что веселее

Спорить о цене книги?

Или о цене на базаре

Монашеской вериги?

 

Или спорить о месте

Пролетария в классовом обществе?

Или о реальности Кришны

В стереофоническом новшестве?

 

Вам смешна безысходность

И мышление лузера1?

Или вы окрылены поэзией

Приобретения «лендкрузера»?

 

Или дом – не дом, если отсутствует

Второй этаж?

Или вы обожаете

Бриллиантовый эпатаж?

 

Слушайте, я, по-моему, уже скучен,

Говоря о Вавилоне,

Покуривая трубку

В амстердамском притоне.

 

Самое главное, что все понимают

И осознают лакомство

Культуры, основанной

На проценте банковском.

 

Все помнят наизусть

Библейские пророчества,

Но весело пляшут

В престарелом отрочестве.

 

Я поражаюсь величию

Человеческой информированности,

Не изменившей ничего в познании

Божественной сущности.

 

Это, наверное, просто шутка,

Просто временное заблуждение

Человека на земле, живущего

На божественном иждивении.

 

Ну, временное веков этак на двадцать.

А может быть и более,

Если говорить о справедливости

Между имеющими и обездоленными.

 

А, впрочем, когда она была, в общем-то,

Эта дурацкая справедливость?

Была только преданность,

И вера в ее необходимость.

 

И вот надо же мучиться

И искать рецепты

Абстрактного общества

Сверхъестественных адептов.

 

Давайте так поменяем,

Давайте сяк.

Ну, не повезло, товарищи –

Вождь опять мудак.

 

И вот носимся,

И вот мучаемся…

И вот властвуем

И соревнуемся.

 

В смысле, конкурируем.

Или завидуем?

Или побеждаем общество

Своим индивидуумом?

 

Нет, опять – должно быть поровну,

Что козлу, что борову!

Что рыбе, что демону,

Что обывателю, что экстремуму.

 

Братья! Равенство уже построили

Муравьи и термиты!

И живут счастливо,

Отличаясь только габаритами.

 

У них там вождь есть –

Первый секретарь,

Смешной такой сверху,

Интеллектуальный фонарь.

 

Вот щас как раздавлю его,

И иерархии конец.

Поступлю могущественно,

Как природы венец!

 

И такая она бесполезная

Эта социальная суета –

В масштабе вселенском

Броуновская красота.

 

Вот так курю сижу,

Развлекаю вас и болтаю.

В амстердамском притоне

О нас всех рассуждаю.

 

А вот как сейчас решу что-нибудь,

И поверю в это.

И как начну крушить

Существующие менталитеты.

 

Да, ладно, – скажете, –

Порыв напрасен.

Мир и так

Без тебя прекрасен.

 

И, в общем-то, вы правы.

Все бесполезно –

Грызть зубной костью

Фундамент железный.

 

Слишком слабенький

У меня организм…

Вот откуда грусть,

Вот откуда пессимизм.

 

__________________________

1От английского looser – неудачник

ЗУЛЬФИЕ

29 апреля 2000

 

Ты видишь Солнце на рассвете,

Ты понимаешь все, как есть,

Когда не верит Бог в приметы,

Когда враги забудут месть.

 

Ты – Мать-Земля, ты – Солнце дня.

Я – скромный тип возле тебя,

Когда в процессе преклоненья

В экстазе танца вся родня.

 

Когда в процессе поклоненья

Две тыщи слов споют тебе,

Я буду плакать средь сомненья –

Я, чей-то сын, в зеленой мгле.

 

Ты можешь дать решенье веку,

Ты сможешь дать ответ на все,

Что не подвластно человеку,

Всем тем, кто суть пути копье.

 

Прости меня, мой нежный сон,

Прости хмельной напиток дня.

Прости, что он в судьбу влюблен –

Мой нежный друг,

Мой черный круг –

Твой муж, а он, увы,

Не я  …

ТОСТ

И только тогда,

Когда смерть разрешит пробужденье,

И только тогда,

Когда смысл победит убежденье,

 

И только в тот миг,

Когда голод узнает патриций,

И только в тот миг,

Когда зеркало всмотрится в лица,

 

Лишь только тогда

Я смогу убедить, тех, кто свыше,

Что холод веков

Мне в вербальные органы дышит.

 

И я речь вам прочту,

Одурманенным слогом поэта,

Я песню спою

Перечетом лихих кастаньетов.

 

Я буду ваятелем

Вашего дня настроенья.

Я символом стану

Весеннего блуда сирени.

 

Я выпью погибель

Моего социального тела,

И выплещу море

Рассуждений бездетного дела.

 

Я стану как вы

Обаять безутешность надежды.

Я снова продам

Убежденную слабость невежды.

 

И вы мне поверите

Снова и снова, и снова,

В то мое бесконечное

Глупое, глупое слово.

 

И будете плакать,

Потакая притворству героя,

Лицемерию речи

Под общественным стилем конвоя.

 

А я буду смеяться

Как я делал всегда это раньше,

Потому что я искренен

Под свинцовыми сводами фальши.

 

Я опять обману

Ожидание сильного слова.

Я опять подчинюсь

Вековым социальным оковам.

 

Я вам дам ровно то,

Что велит преподобие стиля.

Я сошлюсь на примеры

Проходящей бессмысленной были.

 

Я пройду через казнь

Ваших взглядов, боящихся Бога.

И поверю на миг,

Что я демон, завернутый в тогу.

 

И я вас обману

Той великою силой обмана,

Ожидающих

Сна и эпической силы тумана.

 

Так вкусите вина,

Победившего завтрашний день!

Убаюкайте зло

И текущих проблем дребедень!

 

И поверьте в ту ложь,

Что формально слетела из уст.

Восхититесь лишь формой,

Чей хозяин невежа Прокруст!

 

И простите меня

Обнаженного злом человека –

Я вам только что жизнь

Подарил невзначай,

Но навеки…

Идиотизм во главе со мной

Идиотизм во главе со мной

Миром правит.

Я сам рассказываю всем

О своей славе.

Больно мне быть

Больно мне быть,

Быть мне больно! –

Сказал Сатана,

Собою довольный…

Скучает земная поверхность рая

Скучает земная поверхность рая

О том, что я понять, увы, не сумел.

Плачет волна волшебного края

О том, что – жизнь? и не мой удел.

 

Я водку пью, слезу скарабея,

Как сытый бухгалтер,

Мирясь и плача.

 

Прости мне, судьба,

Областному плебею,

Что я не могу, не могу

Иначе.

 

В квадрате друзей,

Волшебных и вечных,

Во мгле речей,

Хмельных и беспечных,

 

Восстаю, как Монблан,

Смеющийся целью.

Как Смок Беллью1

Я – земной хулиган –

Замёрз и пьян.

 

________________________________

1Смок Беллью – герой романа Джека Лондона «Смок и Малыш»

Вот и рассвет…

Вот и рассвет…

Я, опять однобокий,

Телом встаю на проспект,

Смешной и одинокий.

 

Идти некуда и незачем,

Хотя задач полно.

Не подчинюсь правилам –

Мне всё равно.

 

Небо опять, независимо от меня,

Заволокло тучами.

Либо мне не интересно,

Либо меня все мучают.

 

Бьются в лицо,

Безумно и нежно,

Рассвет безбрежный

И городской рык.

 

Хотел оступиться…

Но я не сумасшедший.

Я, в общем, как все вы –

Уже давно привык…

Огненным пламенем

Огненным пламенем

Мечутся девушки.

Сиреневым знаменем

Колышется тело.

 

Я бы встал пораньше, но

Запретили верующие

Убивать организм

И сна дело.

 

Я глуп, как круг

И великолепен, как шар.

Я почувствовал вдруг,

Что я сам себе

Кошмар.

 

Музыка плещется

В ночном мареве.

 

Пламенем холода

Мечутся девушки.

 

В хмельном вареве

Чувства расплавились.

 

Мечутся девушки,

А мы – состарились…

Бог пинает меня

Бог пинает меня

Собственным словом.

Слово пинает меня

Собственным слогом.

 

Люди произносят меня

Собственным изображением.

Женщины видят меня

Собственным вожделением.

 

Племя видит меня

Собственной проекцией.

Удача видит меня

Собственной протекцией.

 

Музыка видит во мне

Собственную стереофонию.

Общество судит меня

Собственной шизофренией.

 

Зеркало считает меня

Собственным изображением.

Считает моя же мечта.

Что я – её воображение.

 

Болезнь считает, что я –

Её собственное поле деятельности.

Ошибка считает себя

Хозяйкой моей рассеянности.

 

А я выхожу за ворота

Вашего дома с условностями.

Дорога считает меня

Своей бесконечной собственностью…

О ПОЛКОВОДЦАХ

Стремление к небу

Так же бесполезно,

Как стремление в ад.

 

Стремление быть солдатом

Болезненно,

Когда умирает солдат.

 

Круг ореола над ангелом –

Та же фигура, в общем,

Что и берет бойца.

 

Где самый чистый памятник

Тому, кто умер

Раньше своего отца?

 

Кто считал сколько звезд,

Умирая во мраке,

Упало в колодцы?

 

Солдат умирает однажды, но

Кто посчитал скромно,

Сколько раз,

Не считая фраз,

 

Как любовь и смех,

Как земли соль,

Превозмогая боль,

За них, за солдат, за всех,

 

Как звезды в колодце

Умирают полководцы?…

Я могу сделать для Родины

Я могу сделать для Родины

Больше, чем умереть.

Чиновничий путь дольше.

Путь воина – только треть.

 

Я просыпаюсь утром,

Потягиваясь без дела.

Как же смешно и тупо

Ощущать чувства

Тела.

 

Я могу стать архитектором,

Возводя здание славы

В том есть путь директора –

Тень земли и

Права.

 

Стесняясь собственной силы,

Подавляя волю

Подчиненных и своего

Коня,

 

Я поднимаю флаг битвы,

Я поднимаю флаг смерти

За победу ночи над канцелярией

Дня.

СВИДАНИЕ

Любовь глупа и безмятежна,

А я опять сижу, прилежный

Сдаю экзамены на «пять».

 

Такой, весь из себя, условный

И подчинен беспрекословно

Твоей системе, так сказать.

 

Любовь – романтика кретинов,

Тревога глупых серпантинов,

Невежество стихов в ночи.

 

Объятья, глупые сомненья,

Эмоций скалы преткновенья.

Сиди, стесняйся и молчи.

 

Потом целуемся, как звери,

Косясь в незапертые двери –

А вдруг нарушат наш интим?!

 

Потом под юбку тихо лезу..

Сосед, придурок, Марсельезу

Орет, как будто он один.

 

Затем ложимся – я теряюсь,

Что я Ромео притворяюсь,

Как будто чувства мне нужны.

 

Глупей не выдумать мгновенья,

Когда руки моей движенья

Как бивни мамонта нежны.

 

Процесс вполне технократичный,

Когда я, как портной, привычно

Застежки щелкаю быстрей.

 

Она старается, как нимфа,

Скорее все препоны снять

(Ну, я хотел сказать, как дура,

Как можно столько гарнитура

Перед свиданьем надевать?!)

 

Вот, наконец, одежды сняты,

И наши груди, как солдаты,

Столкнулись, как щиты бойцов.

 

И я стараюсь, как придурок,

Как будто крошечный окурок

Курить холодный лед сосцов.

 

А дальше было все ужасно,

Минут двенадцать я напрасно

Пытался выломать замок.

 

Потом, стыдясь идиотизма,

Желаний только организма,

Взломать ворота все же смог.

 

Потом мы пять минут кричали,

Как будто мы изображали

Страданья старого кота.

 

От крика сами обалдели.

Соседа Марсельезы трели

Нам были вовсе не чета.

 

Вот так все быстро завершилось,

Как будто это все приснилось

И мы вернулись в явь опять.

 

А в яви все, как прежде тускло.

Движенья пылевых корпускул

Заставили меня чихать.

 

И это было так банально,

Как будто, словно я специально

Сбиваю томный романтизм.

 

И вовсе мне не до лобзаний,

И вовсе мне не до признаний.

Я – просто сытый организм.

 

И можно ли такую гадость,

Считать за мышечную радость,

Считать за счастье, так сказать?!

 

Вот видишь, милая, как гадко,

Совсем не вкусно и не сладко

Тебе, родная, изменять?!

РАЗМЫШЛЕНИЯ ОБ УПАВШЕЙ ЗВЕЗДЕ

Однажды звезда, рассердившись на Солнце,

Ушла из гравитации, разозлившись на физику.

Она вдруг презрела законы орбиты

И распорядилась своею судьбой, как дура.

 

Как дура, потому что закон есть закон.

Потому что так повелось, что жить по правилам

Соответствует законам не только Бога,

Но и Галактики, где людей нету.

 

Где даже некому выдумать эти законы,

Где даже некому их в слова сформулировать.

Ну, я имею в виду то место,

Где ни Бога, ни нас никогда не будет.

 

Где не будет ни общества, ни его блага,

Где не будет религий, выраженных в словах

Или в формулах высшей математики,

Все равно как, лишь бы было непонятно.

 

И вот эта звезда, как минимум,

Вышла из законов, смешных границами.

И вот эта звезда убежала из правила,

Убежала из того, где ее придумали.

 

Просто встала утром и остановилась.

Это уже стало нарушением космоса.

Потом подумала, хотя это преувеличено,

И сошла с орбиты – вон как, блин, страшно.

 

А страшно по одной причине,

По простой причине, я так думаю,

Потому что если вдруг каждому,

Вдруг так захочется искренне

 

Встать и уйти с орбиты,

Которую не только ученые,

Но и их ученики – придурки,

Почитают за непреложное правило,

 

То кто ее будет почитать

И молиться на нее, эту орбиту правильную,

Это обязательство не нами данное,

Не нами и не нашим Богом!?

 

Эту орбиту, ставшую законом,

Регулирующую день и ночь,

Регулирующую сына и дочь,

Обосновавшую меня и тебя,

 

Давшую нам точку опоры,

Подарившую женщинам месячные,

Подарившую нам дни рождения

И создавшую феномен опоздания?

 

Вот с этой орбиты и ушла звезда,

Такая привычная и глупая,

Одна из миллиона светил бессмысленных,

Что создают романтику ночи.

 

Ушла и ушла себе.

Лишь только романтики,

Почитающие небо еженощно,

Взгрустнули и загадали желание,

 

Ведь даже смерти светила

У нас есть практическое объяснение,

Языческое правило,

По которому всем радостно,

 

Потому что настоящий страх

Живет не на той планете,

На которой мы живем с тобой,

И там он ни разу не был,

 

Не был, если судить по книгам

И архивам Преисподней,

И по свидетельствам живущих,

Являющихся пращурами.

 

А настоящий страх живет тихо

И скромно в мире перпендикулярном,

В котором ты не бывал никогда,

И, наверное, никогда не будешь.

 

А настоящий страх – не в смещении правил,

Хотя страшнее этого выдумать сложно.

Что, возражаете?!

Ну, я на вас посмотрю завтра!

 

Потому что звезда сошла с орбиты

С орбиты вашего правила.

И она этим даже бравирует,

Своим вселенским протестом.

 

И я стою и наблюдаю все это.

И дело даже не в звезде вовсе.

Просто в смятении орбитального беллума

Bellum omnium contra Deus1

 

Происходит как шоу издевательство,

Где аплодирующие – все,

А один – страждущий,

Это – я, бегущий по орбите.

 

И почему этому телу,

Лишенному мозгов и разума,

(Я имею в виду звезду,

Сошедшую с предопределенности),

 

И почему ему,

Не говоря никому,

Без правды и ложности,

Бог предоставил возможности

 

Сойти с Пути,

Предать свет,

Им всем позволил,

А мне – НЕТ?!

___________________________________

1Борьба всех против Бога (лат) – от латинской поговорки Bellum omnium contra omnes – Война всех против всех

Я возлежу на нимфе белоснежной

Я возлежу на нимфе белоснежной,

Я опьянен физической тоской.

Зачем Вселенной океан безбрежный

Решил, что должен быть такой

 

Обряд священный единенья душ?

 

Зачем в ночи благословенной,

Смущенный похотью словес,

Пытаясь быть обыкновенным,

Скрывая свой врожденный вес

 

Ныряю в похоть черных луж?

 

Зачем мой ангел суть невесел,

Стыда пытаясь избежать,

Отводит взор от сытых чресел

Мной водруженных на кровать

 

Смущенную от откровенья?

 

Зачем волшебное творенье

Я обменял на похоть рук,

На глупый голод вожделенья,

На страсти обнаженный звук

 

И тел трусливые движенья?

УБИЕННЫМ МОНАРХАМ

Прощайте, гордые цари,

Те, что в веках померкли!

Кого блаженные сыны,

Пугаясь, в прах повергли.

 

Прощайте, праведные львы,

Краса земли священной,

Пред тьмой окровавленной

Склонившие главы.

В ПУСТЫНЕ

Я помню, это было ночью.

Я шел, смущенный пред судьбой,

Забытый городской тоской,

 

В одежде, брошенной врагами.

 

Я был потерян, слаб и глуп

В движении бессмертной степи

Питаясь от великолепий

 

Дороги, стоптанной ногами.

 

Я был отвергнутым презреньем

Врагов всесильных и больших.

И втоптан был мой глупый стих

 

Во прах сомнений и безделья.

 

Я стал питаться духом тех,

Кто обречен решеньем Бога

На страх и ужас быть убогим,

 

На вечность боли подземелья.

 

И вдруг за дюной, средь песков

В лучах погибшего заката,

В плаще волхвов и сапогах солдата

 

Тебя увидел я сидящим.

 

И я узнал Тебя, как сын,

Рожденный не пороком рода.

И вся смердящая природа

 

Вдруг преклонилась пред Следящим.

 

Робея, плача, как ребенок,

Я разбудил наш диалог.

А по другому я не мог,

 

Ведь что ты дал нам, кроме речи?!

 

И я спросил Тебя дрожа,

Как тихий праведник в пустыне,

Воспетый в древности и ныне

 

На косном слоге ста наречий:

 

«Зачем мы чтим заветы Книги?!

Зачем ты дал тиранам трон?!

Зачем под подлостью корон

 

Мы видим гордость Преисподней?

 

Зачем преданьем тех учений,

Несущих твой небесный слог,

Ты так и разбудить не смог

 

Законов волею Господней?

 

И почему Ты даришь нам

Не истины и откровенья,

А страх и горечь униженья,

 

Как страсть и рок текущих дней?

 

Зачем творением волшебным

Так и не стал, тот человек,

Которого Ты сам обрек

 

На ритуальный страх камней?

 

Зачем стремящихся к любви

Ты поглотил законом злата?

Зачем могилою солдата

 

Ты подчинил весь род людской?

 

И, наконец, зачем любовь

Ты превратил в противоречье,

Зачем стремленья человечьи

 

Закрыл в монашеский покой?!»

 

Так я спросил Тебя и в страхе

Я на три шага отступил.

И вдруг я голос ощутил

 

Внутри себя – холодный, гневный:

 

«Как ты посмел, обрубок дня,

Смешная тень своих отцов,

Презренный раб земных оков,

 

И обстоятельств ежедневных,

 

За десять суток до Суда,

Забыв куратора земного –

В доспехах, ангела стального –

 

Того, что падшим нарекли,

 

Меня просить о снисхожденьи,

Как будто ты не часть других,

Творений жалких и благих,

 

О судьбах праведной Земли?!

 

Да, был один вопрос простой,

Но ты, мой подданный берлог,

Задать его так и не смог,

 

Ведь ты, быть может, слишком юн.»

 

Он встал, я преклонил колена.

И в Нём – в божественном виденьи,

Я вдруг увидел отраженье

 

Себя, скорбящего средь дюн…

Теребя тебя

Теребя тебя,

Несу

Отсебятину

В лесу.

 

Ужин недоеден,

Тебе надоело.

Мое дело

Тебя не задело.

 

Уже сыграна

Через «Ы»

«Ыгра» странная между нами,

Вместо «игры».

 

Сердце трепещет

Или треплется?

Вгонять боль в карамболь

Не ленимся.

 

Не Ленимся,

Не Светимся,

Не Наташимся –

Тащимся.

 

Сижу забитый.

Меня что – били?

Сижу забытый.

Меня что – были?

 

Товарищ!

Где твоя объективка?

Товар ты, вот ты кто.

Где твоя субъективка?

 

Двадцать, тридцать.

Дцать негритят.

Дцать заповедей

Чтить не хотят.

 

Я – чту.

Я – чтец?

Я почитаю?

Я почитатель или

Читатель?

 

Другой мне не друг.

А врагой – враг.

 

Размышляю –

Я мыслитель.

Разбавляю –

Бавитель.

 

Забавляю –

Все равно бавитель.

Давайте бавить дружно

Мою обитель.

Либо мою обидель?

 

Шепот.

Шорох.

Шелест.

Шум.

 

Грохот.

Гром.

Погром.

Бум-м!

 

Расставили расставания

По половым полочкам.

А ничего без лучей

Не получилось.

 

Распределили

До предела.

И предали!!!

 

Я старался, как старатель

Долго мучил организм.

А в итоге получился

Славословный, фу, туризм!

Здравствуй, мой знакомый призрак

Здравствуй, мой знакомый призрак,

Здравствуй, сон мой про любовь.

Я тебя искал повсюду,

Но не встретились мы вновь.

 

Я опять проснулся поздно –

Сон в глазах застыл, как тень –

Не желая погружаться

В рядовой унылый день.

 

Я уже почти старею

Краской масляных картин.

Из других десятилетий

Я пришел совсем один.

 

Ты настолько безупречна,

Так красива и скромна,

Что на фоне дней безумных

Я мечтаю дотемна,

 

А затем я погружаюсь

В свой обычный сладкий сон,

Где тебя я вновь увижу,

Возведу тебя на трон

 

В нашем скромном королевстве,

Средь тиши зеркал озёр.

После страстных поцелуев

Мы продолжим разговор

 

О семье, войне и Боге,

О друзьях и о родне.

О поэзии природы

О Вселенной, о вине.

 

Мы пройдем лесной тропою

К водопаду наших грёз,

Где в тиши лесных покоев

Плачет юный ангел слёз.

 

Там, где скалы прячут гнезда,

Дремлет древний истукан.

Там, лаская стан свирели,

Выглянет из чащи Пан.

 

Где стоит на страже леса

Гордый царь – могучий слон,

Мы возляжем средь деревьев

На холма кудрявый склон.

 

И когда взгляну я в бездну

Глаз твоих, бесстрастный рог

Протрубит над всей Вселенной

Как будильника звонок.

 

И меня он вновь разбудит

И вернет в поток людской.

Целый день я буду снова

Взором шарить над толпой.

 

Буду я искать фрагменты –

Сна волшебного следы,

И опять искать приметы

И знакомые черты.

 

Так уже из года в годы

Я живу, как суфий снов,

Грустный, злой, великолепный

И в плену хмельных оков,

 

Скучный, пламенный и нежный,

Скорбный, яростный, простой,

Сложный и обыкновенный,

Юный, старый, холостой.

 

Но всегда ТЕБЯ зову я…

Дьявол шепчет мне в ответ:

«В этом злом реальном мире

Ее не было и нет.

 

Невозможно передвинуть

Грани между днем и сном.

Два ведь мира – очень много,

Брось мечты – живи в одном!»

 

Я не спорю вслух и молча

Погружаюсь в снов цветы.

Я не думаю о гранях,

Мне нужна лишь только ты.

 

Я уверен безнадежно,

Что однажды в красках дня, –

«Вы… меня не узнаете?» –

Тихо спросишь ты меня…

Тревожно оглядываясь

Тревожно оглядываясь,

Но смеясь над действительностью,

Вглядываясь в газету

С отчётами правительства,

 

Не помня вчерашнего,

Не воображая послезавтра,

Не понимая событий

И логики их автора,

 

Маленький мальчик читает Жюля Верна,

Пытается запомнить страницы,

Где он ночью остановился,

Не ощущая красной границы

 

Между миром мечты и миром логики,

Между силой любви и силой обстоятельств,

Между смелостью жить и смелостью возражать

И внешних дневных обязательств.

 

Он читает книгу, и видят немногие,

Что он – просто поле битвы с убитыми солдатами,

А мешают им мысли убогие,

Воспоминания с числами и забытыми деталями.

 

Дочитал мальчик книгу

И лёг спать.

И исчез мир фантазий, да было бы

С утра трезвого о чём вспоминать….

Немного ощущения боли

Немного ощущения боли,

Немного торжества,

Немного воспоминаний,

Немного силы духа,

Немного «за»,

Немного «вопреки»,

Немного мутных слёз свечи,

Немного понятных слов в песне,

Немного незнакомых людей,

Немного несоответствия

Себя – окружающим событиям,

Немного скорби дня,

Немного болезни ночи,

Немного одежды,

Немного питья,

Немного весны,

Немного меня,

Немного чувств обильных,

Немного слов скупых,

Немного воображения –

И получается стих.

И вот он настал – тот назначенный день

И вот он настал – тот назначенный день.

Я, молча, взирал на потуги весны.

И он появился неслышно, как тень,

Тот Ангел, кого предсказали мне сны.

 

Он тихо возник дуновением тьмы

В углу моей кельи забытых богов.

Он крылья простёр, и состарились мы

В мгновенье одно миллионом веков.

 

Я весь обратился в охотничий слух,

Готовясь принять откровенье небес,

Но к речи его оказался я глух,

Не в силах постичь незнакомых словес.

 

Он в ужасе замер, как мертвенный крик,

И бездна разверзлась средь холода стен.

Не в силах услышать небесный язык,

Терзал я в слезах свой измученный тлен.

 

Он снова вскричал. Его пламенный слог

Метался по келье, как раненый зверь.

И вновь ничего разобрать я не смог,

И вновь не сумел я открыть эту дверь.

 

В отчаяньи жутком он пал не колени,

Рыдая, как сын человеческих тел.

В слезах этих – боль внеземных песнопений

И вечная тяжесть божественных дел.

 

Всё кончено… Тихо дрожа и стеная,

Исчез он печалью на смертном одре.

Застыли лишь слёзы Посланца из рая

Родимым пятном в моём левом бедре.

В тепле тщедушного огня

В тепле тщедушного огня

Ты обними, согрей меня

Покоем нежности и мысли,

Разлуку вечности кляня.

 

Забудь слова и предложенья.

Под мягкой негой вожделенья

Согрей дыханием любви

И клятвой вечной на крови.

 

Молчи и чувствуй – в этот миг,

Когда я головой приник

К твоей груди, я знаю впредь –

Теперь не страшно умереть…

А помнишь, отец, как вставала луна

«А помнишь, отец, как вставала луна,

И мы, пробудившись от сладкого сна,

Сливали росу с наших сёдел в ночи.

А помнишь, когда мы на тёплой печи

 

Внимали стенаниям зимней пурги,

Когда с моей маленькой детской ноги

Ты снял скорпиона, притворно смеясь?

А помнишь, как в бурной реке, не боясь,

 

Что сила течения нас победит,

Мы в утлом челне огибали гранит

Гигантской скалы? Трепет наших сердец

В то самое утро ты помнишь, отец?»

 

«А помнишь, сынок, как ты плакал в тот раз,

Когда ты впервые пошёл в первый класс

И вдруг потерялся среди детворы?

А помнишь ты наши родные дворы

 

И смех твоей мамы под блики свечей?

А помнишь ли ты миллион мелочей

Таких бесполезных на кухне и в зале?

И как на весеннем хмельном карнавале

 

Тебя повстречал я с девчонкой твоей?

А помнишь, как много красивых идей,

И сколько мечтаний и нежности глаз

Ты помнишь, сынок, сколько было у нас?

 

И как мы всего не сумели сберечь?!

Мужайся, сынок, подними же свой меч!

Теперь мы враги… В чём же смысл вины –

Моей и твоей,

И гражданской войны?!

На фоне лени преисподней

На фоне лени преисподней,

На авансцене сил дождя,

Пред рукоплещущей толпою,

На фоне скучного себя,

 

В аккордах утреннего радио,

Среди улыбок вечных звёзд,

Под тленом прошлогодней хвои,

В молекулах неслышных слёз,

 

В пучине тщетности событий,

На крыльях, позабывших высь –

Так, без внимания Господня,

Неслышно умирает МЫСЛЬ…